– Я не хочу проводить там лишнюю ночь, – сдерживаясь, проговорил Ричард. – Я вообще не хотел туда ехать. Я должен был вылететь в пятницу, повидаться с мистером Саадом и в воскресенье вернуться обратно. Я согласился на это, хватаясь за соломинку. Я заставил себя наполовину поверить – только наполовину! – что твой план может сработать, и я, наконец, избавлюсь от кучи дерьма, в насмешку названного Солнечной Поляной.
– Послушай, Ричард. Это очень ценный участок! Когда ты женился на моей сестре, тебе в приданое достался горшок с золотом.
– Горшок с дерьмом! Конечно, можно выкопать всю эту дрянь, заплатить за обеззараживание и переработку, засыпать наполнителем под фундаменты и разместить там славный заводик с офисами и складскими помещениями. Но ты не хуже меня знаешь, Джо, что даже, продав его по самой высокой рыночной цене, ты не окупишь затрат и останешься в убытке этак с полмиллиона долларов.
– Ладно, Ричард. Скажи-ка это Кристин. Скажи ей, что, по-твоему, мой отец – ее отец – оставил ей в наследство кусок дерьма.
Масляные глазки Джо стали твердыми как камень. Он нащупал слабое место. Кристин обожествляла покойного отца. В ее глазах все, что он делал, было разумным и сверхъестественно предусмотрительным. Если Ричард смешивает с грязью Солнечную Поляну – он оскорбляет Бобби Барраса-“Бисквита”, который от бездомного сироты, промышлявшего торговлей печеньем вразнос, вырос до владельца крупного предприятия.
– Ладно, Ричард, – тяжело кивнул Джо. – Сдаюсь. Я только напрасно трачу твое время. Солнечная Поляна – большая помойная яма. Давай объявим эту новость Кристин.
– Джо. Слушай, подожди...
– Кристин? Кристин! – крикнул Джо. – Подойди-ка сюда. Надо тебе кое-что сказать.
Ричард набрал полную грудь воздуха и застыл, опустив руки. “Пусть Джо болтает, – думал он. – Зато мне больше не придется притворяться перед женой, что все в порядке, и Солнечная поляна – наше самое ценное имущество. А когда он выскажется, я ему всыплю так, чтобы себя не помнил!” Перед ним встала соблазнительная картина: он наконец залепил шурину оглушительную пощечину, и тот, с круглыми от испуга и удивления глазами, потирает горящую щеку.
“Я это сделаю, честное слово, сделаю, – думал Ричард, сам удивляясь своей горячности. – Так дам, что до Судного дня не забудет”.
– Что такое? – спросила подошедшая Кристин.
Джо открыл рот:
– Ричард говорит...
– Папа! Папа! – по дорожке от дома к ним бежал Марк. Он зажимал ладонью покрасневший глаз.
– Папа! Мой глаз!
– Что случилось? – Кристин первой бросилась к сыну. – Господи, Марк, что ты наделал?
История разъяснилась после того, как Ричарду удалось успокоить мальчика. Марк решил, что его запропастившийся рюкзак все-таки отыщется на чердаке. Он тут же сообразил, как со стула дотянуться до люка ручкой от швабры. В процессе этой сложной операции картонка сорвалась и углом задела мальчишку по лицу. Повозившись с салфетками, Кристин удостоверилась сама и заверила сына, что глаз уцелел. Все приключение оставило на память о себе только чуть заметную царапину.
Ричард и Марк бросили Джо поглощать пиво с гамбургерами и вернулись в дом.
– Знаешь, я постараюсь дотянуться и достать твой рюкзак без лестницы, – сказал Ричард. – Доставать ее из кладовки – такая возня!
– Тоже шваброй?
– Нет, спасибо. На сегодня хватит несчастных случаев.
Ричард поставил под люком кресло из столовой и взобрался на него, почти упершись головой в потолок. Заглянуть в люк все-таки не удалось, но он поднял руку и пошарил по полу чердака. Рюкзак, наверное, удастся нащупать. К его огромному удивлению, первый предмет, на который наткнулась его рука, вырвался из-под пальцев.
Розмари по-прежнему была без сознания, но боль в щеке и колене пробивалась сквозь беспамятство. Перед глазами мелькали образы. Чердак незнакомого дома. Картонка, прикрывающая люк, приподнимается. Потом она срывается вниз. Изображение расплывается... Когда оно возникает снова, она смотрит сквозь люк на коричневый ковер, покрывающий площадку и залитую полуденным солнцем лестницу. По лестнице сбегает мальчик. Он держится за глаз или за лоб – не разобрать.
Ощущение, что она отодвигается назад.
Смотрит в окошко. Семейство собралось в саду у жаровни. С ними сидит толстый мужчина.
Она продвигается вперед, над ее плечом проходит потушенная лампочка, потом наклонная деревянная балка. Она скорчилась за балкой.
Смотрит вниз. Рука, сжимающая пистолет. Рука сумасшедшего.
Она чувствует, что безумец крадется вперед к отверстию люка. В луче света кружатся пылинки.
Розмари, испуганная и беспомощная, наблюдает за ним. Для семьи внизу настал решающий момент, а она не может их даже предупредить.
“Глупая, глупая Розмари! Надо было вылезти из постели и позвонить в полицию. Смотри теперь, как с невинной семьей, с мальчуганом и маленькой девочкой расправляются, как расправились с тобой”.
Из люка показывается кисть руки, запястье, предплечье. Рука на секунду замирает, покачиваясь из стороны в сторону, как странный обрубок змеи. Потом решительно наклоняется, касается ботинка сумасшедшего... Нога резко отдергивается.
Рука замирает, словно ее владелец удивлен и не понимает, что нащупал.
– Что случилось, пап? – это голос мальчика.
– Сам не знаю. По-моему, я нащупал что-то живое.
– Крысу?
– Нет... Попробую еще раз.
Безумец сидит на корточках, дуло пистолета направлено в голову того, кто покажется над отверстием люка.
– Подними меня, пап, я посмотрю.
– Шутишь? Ты мне спину сломаешь!